Критики

• Автор: Василий Шукшин
• Рассказ: Критики
• Тип: mp3, текст
• Исполнитель: Аксентюк Валентин
• Слушать рассказ online

Читать Рассказ:

Василий Шукшин. Критики

Деду  было семьдесят три, Петьке, внуку, — тринадцать. Дед был сухой и
нервный и  страдал  глухотой.  Петька,  не  по  возрасту  самостоятельный  и
длинный, был стыдлив и упрям. Они дружили.
Больше  всего на свете они любили кино. Половина дедовой пенсии уходила
на билеты. Обычно, подсчитав к концу месяца  деньги,  дед  горько  и  весело
объявлял Петьке:
— Ухайдакали мы с тобой пять рубликов!
Петька для приличия делал удивленное лицо.

—  Ничего,  прокормит,  —  говорил  дед  (имелись  в виду отец и мать
Петьки. Дед Петьке доводился по отцу). — А нам с тобой это для пользы.
Садились всегда в первый ряд: дешевле, и потом там дед лучше слышал. Но
все равно половину слов он не разбирал,  а  догадывался  по  губам  актеров.
Иногда  случалось,  что  дед вдруг ни с того ни с сего начинал хохотать. А в
зале никто не смеялся. Петька толкал его в бок и сердито шипел:
— Ты чего? Как дурак…
— А как он тут сказал? -» спрашивал дед.
Петька шепотом пересказывал деду в самое ухо:
— Не снижая темпов.
— Хе-хе-хе, — негромко смеялся дед уже над собой. —  А  мне  не  так
показалось.
Иногда дед плакал, когда кого-нибудь убивали невинного.
—  Эх  вы… люди! — горько шептал он и сморкался в платок. Вообще он
любил высказаться по поводу того, что видел  на  экране.  Когда  там  горячо
целовались, например, он усмехался и шептал:
— От черти!.. Ты гляди, гляди… Хэх!
Если  дрались,  дед, вцепившись руками в стул, напряженно и внимательно
следил за дракой (в молодости, говорят, он охотник был подраться. И умел).
— Нет, вон тот не… это… слабый. А этот ничего, верткий.
Впрочем, фальшь чуял.
— Ну-у, — обиженно говорил он, — это они понарошке.
— Так кровь же идет, — возражал Петька.
— Та-а… кровь. Ну и что? Нос, он же слабый:  дай  потихоньку,  и  то
кровь пойдет. Это не в том дело,
— Ничего себе не в том!
— Конечно, не в том.
На них шикали сзади, и они умолкали.
Спор  основной начинался, когда выходили из клуба. Особенно в отношении
деревенских фильмов дед был категоричен до жестокости.
— Хреновина, — заявлял он. — Так не бывает.
— Почему не бывает?
— А что, тебе разве этот парень глянется?
— Какой парень?
— С гармошкой-то. Который в окно-то лазил.
— Он не лазил в окно, — поправлял Петька; он точно  помнил  все,  что
происходило  в  фильме, а дед путал, и это раздражало Петьку, — Он только к
окну лез, чтобы спеть песню.
— Ну, лез. Я вон один раз, помню, полез было…
— А что, он тебе не глянется?
— Кто?
— Кто-кто!.. Ну парень-то, который лез-то. Сам же заговорил про него.
— Ни вот на столько, — дед показывал кончик мизинца. —  Ваня-дурачок
какой-то.  Поет  и  поет  ходит…  У  нас Ваня-дурачок такой был — все пел
ходил.
— Так он же любит! — начинал нервничать Петька.
— Ну и что, что любит?
— Ну и поет.
— А?
— Ну и поет, говорю!
— Да его бы давно на смех подняли, такого! Ему бы проходу не было.  Он
любит… Когда любят, то стыдятся. А этот трезвонит ходит по всей деревне…
Какая  же  дура  пойдет  за  него!  Он же несурьезный парень. Мы вон, помню:
поглянется девка, так ты ее за две улицы обходишь —  потому  что  совестно.
Любит… Ну и люби на здоровье, но зачем же…
— Чего — зачем?
— Зачем же людей-то смешить? Мы вон, помню…
— Опять «мы, мы». Сейчас же люди-то другие стали!
— Чего это они другие-то стали? Всегда люди одинаковые. Ты у нас много
видел таких дурачков?
— Это же кино все-таки. Нельзя же сравнивать.
—  Я  и  не  сравниваю.  Я говорю, что парень непохожий, вот и все, —
стоял на своем дед.
— Так всем же глянется! Смеялись же! Я даже и то смеялся.
— Ты маленький ишо, поэтому тебе все смешно. Я вот небось не  засмеюсь
где попало.
Со  взрослыми  дед  редко спорил об искусстве — не умел. Начинал сразу
нервничать, обзывался.
Один  раз  только  крепко  схлестнулся  он  со  взрослыми,  и   этот-то
единственный раз и навлек на его голову беду.
Дело было так.
Посмотрели  они  с  Петькой картину — комедию, вышли из клуба и дружно
разложили ее по косточкам.
— И ведь что обидно: сами ржут, черти (актеры), а тут сидишь  —  хоть
бы хны, даже усмешки нету! — горько возмущался дед. — У тебя была усмешка?
—  Нет,  —  признался Петька. — Один раз только, когда они с машиной
перевернулись.
— Ну вот! А ведь мы же деньги заплатили — два рубля по-старому! А они
сами посмеялись и все.
— Главное, пишут «Комедия».
— Комедия!.. По зубам за такую комедию надавать.
Пришли домой злые.
А дома в это время смотрели по телевизору какую-то деревенскую картину.
К ним в гости приехала Петькина тетя, сестра  матери  Петьки.  С  мужем.  Из
города.  И  вот все сидят и смотрят телевизор. (Дед и Петька не переваривали
телевизор. «Это я, когда еще холостым был, а брат, Микита, женился, так  вот
я  любил  к ним в горницу через щелочку подглядывать. Так и телевизор ихний:
все  вроде  как  подглядываешь»,  —  сказал   дед,   посмотрев   пару   раз
телевизионные передачи.)
Вот, значит, сидят все, смотрят,
Петька  сразу  ушел в прихожую учить уроки, а дед остановился за всеми,
посмотрел минут пять на телевизорную мельтешню и заявил:
— Хреновина. Так не бывает.
Отец Петьки обиделся:
— Помолчи, тять, не мешай.
— Нет, это любопытно, — сказал городской вежливый мужчина. —  Почему
так не бывает, дедушка? Как не бывает?
— А?
— Он недослышит у нас, — пояснил Петькин отец.
—  Я  спросил:  почему так не бывает? А как бывает? — громко повторил
городской мужчина, заранее почему-то улыбаясь.
Дед презрительно посмотрел на него:
— Вот так и не бывает. Ты  вот  смотришь  и  думаешь,  что  он  правда
плотник, а я, когда глянул, сразу вижу: никакой он не плотник. Он даже топор
правильно держать не умеет.
—  Они  у нас критики с Петькой, — сказал Петькин отец, желая немного
смягчить резкий дедов тон.
— Любопытно, — опять заговорил городской. — А почему вы решили,  что
он топор неправильно держит?
— Да потому, что я сам всю жизнь плотничал. «Почему решили?»
—  Дедушка,  —  встряла  в  разговор Петькина тетя, — а разве в этом
дело?
— В чем?
— А мне вот гораздо интереснее сам человек. Понимаете? Я знаю, что это
не настоящий плотник — это актер, но мне инте… мне гораздо интереснее…
— Вот такие и пишут на студии, — опять с улыбкой сказал муж Петькиной
тети.
Они были очень умные и все  знали  —  Петькина  тетя  и  ее  муж.  Они
улыбались, когда разговаривали с дедом. Деда это обозлило.
— Тебе не важно, а мне важно, — отрезал он, — Тебя им надуть — пара
пустяков, а меня не надуют,
— Ха-ха-ха, — засмеялся городской человек. — Получила?
Петькина тетя тоже усмехнулась,
Петькиному отцу и Петькиной матери было очень неудобно за деда.
— Тебе ведь трудно угодить, тять, — сказал Петькин отец. — Иди лучше
к Петьке, помоги ему. — Склонился к городскому человеку и негромко пояснил:
— Помогает  моему  сыну уроки учить, а сам — ни в зуб ногой. Спорят друг с
другом. Умора!
— Любопытный старик, — согласился городской человек.
Все опять стали смотреть картину, про деда забыли. Он стоял  сзади  как
оплеванный. Постоял еще немного и пошел к Петьке.
— Смеются, — сказал он Петьке.
— Кто?
—  Вон…  —  Дед кивнул в сторону горницы. — Ничего, говорят, ты не
понимаешь, старый хрен. А они понимают!
— Не обращай внимания, — посоветовал Петька.
Дед присел к столу, помолчал. Потом опять заговорил.
— Ты, говорят, дурак, из ума выжил…
— Что, так и сказали’
— А?
— Так и сказали на тебя — дурак?
— Усмехаются сидят.  Они  шибко  много  понимают!  —  Дед  постепенно
«заводился», как выражался Петька.
— Не обращай внимания, — опять посоветовал Петька.
— Приехали… Грамотеи! — Дед встал, покопался у себя в сундуке, взял
деньги и ушел.
Пришел через час пьяный.
— О-о! — удивился Петька (дед редко пил). — Ты чего это?
— Смотрют? — спросил дед,
— Смотрют. Не ходи к ним. Давай я тебя раздену. Зачем напился-то?
Дед грузно опустился на лавку.
—  Они  понимают, а мы с тобой не понимаем! — громко заговорил он. —
Ты, говорят, дурак, дедушка! Ты ничего в жизни не понимаешь. А они понимают!
Денег много?! — Дед уже кричал. — Если и много, то не  подымай  нос!  А  я
честно  всю  жизнь  горбатился!..  И я же теперь сиди помалкивай. А ты сроду
топора в руках не держал! — Дед разговаривал с дверью, за которой  смотрели
телевизор.
Петька растерялся.
—  Не  надо, не надо, — успокаивал он деда. — Давай я тебя разую. Ну
их!..
— Нет, постой, я ему скажу… — Дед хотел встать, но  Петька  удержал
его:
— Не надо, деда!
— Финтифлюшки городские. — Дед как будто успокоился, притих.
Петька снял с него один сапог.
Но тут дед опять чего-то вскинул голову.
— Ты мне усмешечки строишь? — Опять глаза его безрассудно заблестели.
— А я  тебе  одно  слово  могу  сказать!.. — Взял сапог и пошел в горницу.
Петька не сумел удержать его.
Вошел дед в горницу, размахнулся и запустил сапогом в телевизор:
— Вот вам!.. И плотникам вашим!
Экран — вдребезги.
Все повскакали с мест. Петькина тетя даже взвизгнула.
— Усмешечки строить! — закричал  дед.  —  А  ты  когда-нибудь  топор
держал в руках?!
Отец  Петькин хотел взять деда в охапку, но тот оказал сопротивление. С
грохотом полетели стулья. Петькина  тетя  опять  взвизгнула  и  вылетела  на
улицу.
Петькин  отец  все-таки  одолел  деда,  заломил  ему  руки назад и стал
связывать полотенцем.
— Удосужил ты меня, удосужил, родитель, — зло  говорил  он,  накрепко
стягивая руки деда. — Спасибо тебе.
Петька  перепугался  насмерть,  смотрел  на  все  это  широко открытыми
глазами. Городской человек стоял в сторонке  и  изредка  покачивал  головой.
Мать Петьки подбирала с пола стекла.
—  Удосужил  ты  меня…  —  все  приговаривал отец Петьки и нехорошо
скалился.
Дед лежал на полу вниз лицом,  терся  бородой  о  крашеную  половицу  и
кричал:
—  Ты  мне усмешечки, а я тебе — одно слово!.. Слово скажу тебе, и ты
замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь…
— Да разве я так говорил? — спросил городской мужчина.
— Не говорите вы с ним, — сказала мать Петьки. —  Он  сейчас  совсем
оглох. Бессовестный.
—  Вы меня с собой за стол сажать не хочете — ладно! Но ты мне… Это
— ладно, пускай! — кричал дед. — Но ты мне тогда скажи: ты хоть один сруб
срубил за свою жизнь? А-а!.. А ты мне же говоришь,  что  я  в  плотниках  не
понимаю! А я половину этой деревни своими руками построил!..
—  Удосужил,  родимчик  тебя  возьми,  удосужил,  — приговаривал отец
Петьки.
И тут вошли Петькина тетя и милиционер, здешний мужик, Ермолай Кибяков.
— Ого-го! — воскликнул Еромолай, широко улыбаясь.  —  Ты  чего  это,
дядя Тимофей? А?
— Удосужил меня на радостях-то, — сказал отец Петьки, поднимаясь.
Милиционер  хмыкнул,  почесал  ладонью  подбородок  и посмотрел на отца
Петьки. Тот согласно кивнул головой и сказал:
— Надо. Пусть там переночует.
Ермолай снял фуражку,  аккуратно  повесил  ее  на  гвоздик,  достал  из
планшета лист бумаги, карандаш и присел к столу.
Дед притих.
Отец   Петьки  стал  рассказывать,  как  все  было.  Ермолай  пригладил
заскорузлой темной ладонью жидкие волосы на большой голове, кашлянул и  стал
писать, навалившись грудью на стол и наклонив голову влево.
«Гражданин Новоскольцев Тимофей Макарыч, одна тысяча…»
— Он с какого года рождения?
— С девяностого.
«…Одна  тысяча  девяностого  года  рождения, плотник в бывшем, сейчас
сидит на пенсии. Особых примет нету.
Вышеуказанный Тимофей двадцать пятого сентября сего года заявился домой
в состоянии крепкого алкоголя. В это время семья смотрела телевизор. И гости
еще были…»
— Как кинофильм назывался?
— Не знаю. Мы включили, когда там уже шло, —  пояснил  отец.  —  Про
колхоз. «…Заглавие фильма не помнят, Знают одно: про колхоз.
Тимофей тоже стал смотреть телевизор. Потом он сказал: «Таких плотников
не бывает».  Все  попросили Тимофея оправиться. Но он продолжал возбужденное
состояние. Опять сказал, что таких плотников  не  бывает,  вранье,  дескать.
«Руки,  говорит,  у плотников совсем не такие». И стал совать свои руки, Его
еще раз попросили оправиться. Тогда Тимофей снял с ноги правый сапог (размер
43-45, яловый) и произвел удар по телевизору.
Само собой, вышиб все на свете, то есть там, где обычно бывает видно.
Старший сержант милиции КИБЯКОВ».
Ермолай встал, сложил протокол вдвое, спрятал в планшет.
— Пошли, дядя Тимофей!
Петька до последнего момента  не  понимал,  что  происходит.  Но  когда
Кибяков  и  отец  стали  поднимать деда, он понял, что деда сейчас поведут в
каталажку. Он громко заплакал и кинулся защищать его:
— Куда вы его?! Деда, куда они тебя!.. Не надо, тять, не давай!..
Отец оттолкнул Петьку, а Кибяков засмеялся:
— Жалко дедушку-то? Сча-ас мы его в тюрьму посадим. Сча-ас…
Петька заплакал еще громче.
Мать увела его в уголок и стала уговаривать:
— Ничего не будет с ним, что ты  плачешь-то?  Переночует  там  ночь  и
придет. А завтра стыдно будет. Не плачь, сынок,
Деда  обули  и  повели из избы. Петька заплакал навзрыд. Городская тетя
подошла к ним и тоже стала уговаривать Петьку:
— Что ты, Петенька? В отрезвитель ведь его повели-то,  в  отрезвитель!
Он же придет скоро, У нас в Москве знаешь сколько водят в отрезвитель!.,
Петька   вспомнил,  что  это  она,  тетя,  привела  милиционера,  грубо
оттолкнул ее от себя,  залез  на  печку  и  там  долго  еще  горько  плакал,
уткнувшись лицом в подушку.