«Сию минуту-с!..»


Это было в царское время.
Провожали пароход на  Дальний Восток.  Стояла июльская жара,  и  смола,
которой  залиты  пазы  в  палубе,  выступила и  надулась черными  блестящими
жгутами меж узких тиковых досок.  Поп сиял на солнце,  как луженый,  в своем
блестящем облачении.  Он  кропил святой водой компас,  штурвал*,  он пошел с
капитаном вниз кропить трехцилиндровую машину в три тысячи пятьсот лошадиных
сил  святой водою.  Поп неловко топал и  скользил каблуками по  намасленному
железному трапу.
______________
* Штурвал — рулевое колесо.

— Хорошо, что не качает! — хихикнул мичман Березин своей даме.
Дама  для  проводов была в  шелках,  в  страусовых перьях,  на  золотой
цепочке играл на солнце лорнет в золотой оправе.
— Ах,  страшно,  не правда ли,  когда буря и  ветер воет:  вв-вв-ву!  —
завыла дама и закачала перьями на шляпке.
Но мичман Березин — не простак:
— А знаете, если нам бояться бурь…
— Неужели никаких не боитесь?
— Нам  бояться некогда,  —  и  мичман браво тряхнул головой.  —  Моряк,
сударыня,  всегда глядит в  глаза смерти.  Что  может быть  страшнее океана?
Зверь?  Тигр?  Леопард? Пожалуйста! Извольте — леопард для нас, что для вас,
сударыня, кошка. Простая домашняя кошка.
Он повернулся к юту,  туда,  где в кормовой части парохода был шикарный
салон, где сейчас буфетчик Степан со всей стариковской прыти готовил закуску
и завтрак из одиннадцати блюд.
— Степан!  А Степан!  —  крикнул мичман Березин.  Он взял свою даму под
локоток. — Степан!
— Сию  минуту-с!   —  Старик  перешагнул  высокий  пароходный  порог  и
засеменил к мичману.
— Покажи Ваську, — вполголоса приказал Березин.
— Сию  минуту-с!  —  И  старик-буфетчик зашаркал начищенными для парада
штиблетами в кают-компанию.
В кают-компании он крикнул на лакеев:
— Не вороти всю селедку в ряд! Торговать, что ли, выставили? Охломоты!
Лакеи во фраках бросились к столу, а буфетчик с дивана в своей буфетной
уж звал Ваську.
Мичман Березин стоял с дамой, опершись о борт.
— Вы спрашиваете:  к  тигру в клетку?  Родная моя!  Но волна Индийского
океана рычит  громче!  Злее!  Свирепей!  Это  тигр  в  десять этажей ростом.
Поверьте…
Но  буфетчик уже  повалил  перед  трюмным люком  плетеное кресло-кабину
японской работы —  целый  дом  из  прутьев.  Степан —  новгородский старик с
бритыми усами — держал в руке кусок сырого мяса.
— Готово? — спросил мичман. — Пускай!
— Сию минуту-с!
Двери  кают-компании раскрылись.  В  дверь высунулась морда.  Это  была
аккуратная голова леопарда с большими круглыми глазами,  настороженными,  со
злым вниманием в  косых зрачках.  Он высоко поднял уши и глянул на Березина.
Дама прижалась к мичману. Березин браво хмыкнул и затянулся сигарой.
— Пошел! — скомандовал Березин, подхватив даму за талию.
— Сию минуту-с!  —  отозвался буфетчик. Он поднял мясо, чтоб его увидел
леопард,  и  бросил на  трюмный люк,  на  туго  натянутый брезентовый чехол,
который прикрывал деревянные створки.
И  в то же мгновение леопард сделал скачок.  Нет,  это не скачок —  это
полет в  воздухе огромной кошки,  блестящей,  сверкающей на солнце.  Леопард
высоко перемахнул через  поваленное кресло-кабину и  точно  и  мягко лег  на
брезент.  Мясо было уже в клыках.  Он зло урчал,  встряхивая мордой, хвост —
пушистая змея —  резко бился из стороны в сторону.  Он на миг замер,  только
ворочал  глазами  по  сторонам.   И  вдруг  поднялся  и  воровской  побежкой
улепетнул.  Он  исчез  бесшумно,  неприметно.  Дама  трепетно  держалась  за
кавалера. Кавалер, осклабясь, жевал конец сигары.
— Полюбуйтесь, — не торопясь произнес мичман; он подвел даму к трапу, —
вот!
Там на палубе, на крепких тиковых досках, остались следы когтей — здесь
оттолкнул свое упругое тело Васька. — Вот как прыгают наши кошечки! Кис-кис!
— позвал и щелкнул пальцами.
Дама вздрогнула и  схватилась за белоснежный рукав крахмального кителя.
Васька деловитой неспешной походкой прошел по палубе. Он облизывался.
— Кис-кис!  —  осторожно пропел Березин: Васька не повел ухом. Он ловко
зацепил  лапой  дверь  и  ленивой  волной  перемахнул  через  высокий  порог
кают-компании.
— Э,  хотите, я его сейчас, каналью, сюда притащу? — Мичман двинулся от
борта. — Вы его себе накинете вокруг шеи, горжетку такую. А?
Но дама крепче вцепилась в рукав мичмана и шептала:
— Не надо, прошу, я не хочу… я уйду…
Мичман делал вид, что вырывается.
— Степан! — крикнул мичман Березин.
— Есть! Сию минуту-с!
Буфетчик вышел из кают-компании, жмурясь на солнце.
— Не надо! Прошу! — сказала дама по-французски.
— Чего изволите-с? — Степан уж стоял, покачивая руку с салфеткой.
Мичман лукаво поглядел на даму. Она отвернулась, покраснела.
— Степан,  у тебя…  все готово? — спросил мичман и плутовски скосился
на даму.
— Графинчики не заморозившись, — полушепотом докладывал старик, — водку
надо-с,  как льдинку.  Особо в такую жару-с. Чтоб запотевши были графинчики.
Сами знать изволите-с.  Они-то на льду, а я вот как на угольях: ох, быть нам
не поспеть!
— Ну,  ступай,  ступай! Не бойтесь, сударыня, это я нарочно, — и мичман
взял даму под локоток.
— Кис-кис! — шепнул мичман и осторожно пощекотал локоток.
Но  в  это  время  спускались со  спардека капитан и  гости.  Капитан —
крепкий старик,  лихая бородка с проседью расчесана на две стороны.  Он сиял
золотыми погонами, и на солнце больно было смотреть на его белый китель.
— А вот извольте — на случай пожара. Терещенко! Навинти шланг. Живо!
Матрос бросился со всех ног.
— Ах,  только не поливайте!  —  и дамы кокетливо испугались, приподняли
юбки, как в дождь.
— Нет,  теперь,  батюшка, дайте уж нам покропить! — и капитан захохотал
деланным баском.
— Правда, мичман? По-нашему.
Мичман с дамой подошел почтительно и поспешно.  Батюшка, завернув в рот
бороду,  уважительно щурился на сиявшую начищенную медь. Поливка развеселила
всех. Мичман смеялся, когда немного забрызгало его даму.
— Ну,  принесите же мой платок! — дама смеясь надула губки. — Принесите
мой ридикюль, я его оставила там, в кают-компании.
Мичман  ловко  вспрыгнул на  трюмный люк  и  оттуда одним  прыжком —  к
кают-компании и дернул дверь.
— Эх, молодец он у меня! — довольным голосом сказал капитан, любуясь на
молодого офицера.
Мичман Березин распахнул с  размаху дверь  и  вдруг снова запер.  Запер
плотно, повернул ручку. Он неспешно шагал назад, подняв брови.
— Знаете,  мне  пришла мысль…  —  вдруг  заулыбался он  даме.  —  Мне
очень-очень  хотелось бы,  чтобы вы  воспользовались моим  платком,  честное
слово,  —  и  он достал из бокового кармана чистенький платочек.  —  Я  буду
его… хранить, как память.
— Нет, зачем же? Я хочу свой. Ну, принесите же!
Мичман молчал, протягивая платок.
— Ради бога! — шептал он. — Умоляю.
Капитан глядел нахмурясь.
— Быстрота и великолепие,  —  сказал батюшка капитану,  но капитан,  не
оборачиваясь, кивнул наспех головой: он глядел на мичмана.
— Это  неприлично-с,   господин  мичман!  —  немедленно  отправляйтесь,
исполните, что требует дама.
— Есть! — ответил мичман.
Он зашагал к  кают-компании.  Все глядели ему вслед.  У самых дверей он
укоротил шаги.  Он поворачивал ручку,  дергал ее,  он рвал дверь, — дверь не
открывалась.  Он  даже раз оглянулся назад.  Все смотрели на  него.  Капитан
прищурил один глаз, будто целился.
— Дверь не откроете?  — крепким голосом крикнул капитан. — Мич-ман! — и
капитан решительным шагом зашагал к двери.
— Я  сама,  сама!  —  вскрикнула дама  и  засеменила по  мокрой палубе,
стараясь обогнать капитана.  Вся публика двинулась следом.  Но  всех обогнал
Степан.  Степан-буфетчик,  запыхавшийся старик, с графинчиками. Их по четыре
торчало у каждой руки —  зажатые горлами меж пальцев.  Запотевшие, матовые —
от ледяной водки внутри.
— Сию минуту-с!..  Сию минуту-с!  —  пришепетывал старик, юля и обгоняя
гостей.
Он шлепающей лакейской рысцой обогнал капитана; он уцепил пальцем ручку
— дверь легко распахнулась.  Капитан уже стоял за плечами.  У самого порога,
по ту сторону дверей, лениво растянувшись, блаженно спал Васька.
— Ах,  вот  в  чем  дело!  —  грозно сказал капитан и  перевел глаза на
мичмана.
— Брысь, скотина! Брысь, брысь! — фыркнул на Ваську Степан.
Он пнул его стариковской ногой на ходу,  с  досадой,  и леопард прыгнул
через порог и,  поджав хвост,  змеей шмыгнул вон, на палубу, и исчез. Мичман
стоял, опустив глаза.
— Моментально отправляйтесь на  берег,  —  сказал капитан.  —  Ревизор!
Списать на берег га-асподина мичмана!  Ступайте!  —  и  капитан повернулся к
гостям.
Он не видел,  как мичман большими,  журавлиными шагами описал на палубе
дугу,  обошел для чего-то трюмный люк два раза вокруг и  не понимая,  почему
это он шагает, пошел к сходне.

Завтрак из одиннадцати блюд сошел шикарно. Капитан вышел в море с двумя
помощниками, третьим стоял штурманский ученик.
А в буфетной,  после тревог, в одном жилете дремал выпивший «с устатку»
Степан-буфетчик.  Он развалясь сидел на диванчике. На колени старику положил
голову Васька.  Он терся лбом о жилет и урчал,  как кот. Старик пьяной рукой
щелкнул Ваську по уху:
— Я тебя, окаянного, вскормил, вспоил, с малых лет твоих — люди видели,
не вру!  А ты,  шельма,  скандалить?  Скандалить?  Через тебя,  через блудню
несчастную,  человека на берег списали.  А через кого?  Через меня, скажешь?
Тебя я, подлеца, спрашиваю: через меня? Через меня?
Тут  Степан хотел покрепче стукнуть Ваську по  носу,  но  в  это  время
ревизор крикнул из кают-компании:
— В буфете!
— Есть  в  буфете!  Сию  минуту-с!  —  Степан  отпихнул Ваську  и  стал
напяливать фрак. — Сию… минуту-с!

Понравилась статья? Поделить с друзьями: